В.И. ВЕКСЛЕР
Успехи физических наук. - 1973. - Т.111,Вып.1. - С.187-190.

Ко мне обратились с просьбой написать свои воспоминания о С. И. Вавилове. Я постараюсь сделать это, однако не буду и не могу писать ни о значении научных работ Сергея Ивановича, ни о его огромной, если так можно сказать, - "просветительной" и общественной деятельности, ни, наконец, о влиянии личности Сергея Ивановича на развитие науки в нашей стране в годы, когда он стал Президентом. Каждый из этих вопросов должен стать предметом серьезных исследований. Сергей Иванович Вавилов, несомненно, оставил глубокий след в столь многих областях деятельности, что только коллективный труд многих людей сможет заслуженно оценить значение С. И. Вавилова в развитии культуры и науки в нашей стране. Поэтому то, что содержится ниже, будет касаться только личных качеств Сергея Ивановича как человека.

Мое знакомство с академиком Сергеем Ивановичем Вавиловым произошло в 1936 г. Тогда я работал в ВЭИ (Всесоюзный электротехнический институт) в качестве заведующего рентгеновской лабораторией. Конечно, заведование мое было очень условным, так как в составе лаборатории были либо совсем молодые люди, мои однолетки, либо люди пожилые, но являвшиеся в сущности инженерами-практиками, механиками. Группа молодых физиков, работавших тогда в ФИАНе (И. М. Франк, П. А. Черенков, Л. В. Грошев и др.), узнали о некоторых моих работах, касавшихся методики, применяемой в ядерной физике. Заведующим лабораторией ФИАНа в то время был С. И. Вавилов, а научным консультантом, который каждую неделю приезжал из Ленинграда в Москву, - Д. В. Скобельцын. И. М. Франк попросил меня сделать доклад о моих работах на узком лабораторном семинаре, после чего, по-видимому, посоветовавшись между собой, меня спросили, не захочу ли я поговорить с С. И. Вавиловым о возможности перехода из ВЭИ в ФИАН. В ФИАНе тогда работали такие замечательные ученые, как Л. И. Мандельштам и Н. Д. Папалекси с группой выдающихся теоретиков, И. Е. Тамм, Г. С. Ландсберг и многие другие. Поэтому, конечно, я мог только мечтать о возможности работать в таком коллективе замечательных ученых.

Помню, как в назначенный день И. М. Франк встретил меня в здании на Миусской площади, где прежде помещался ФИАН, и прямо проводил в кабинет Сергея Ивановича. В кабинете стояли большой старинный письменный стол и стеклянный шкаф, в котором хранились различные приборы, выполненные, в частности, Лебедевым. Меня встретил высокий, еще очень молодой и красивый человек. Это и был С. И. Вавилов.

Естественно, что, идя на прием к академику Вавилову, я очень волновался, не представлял себе, как я буду разговаривать с этим широко известным ученым. Первое наиболее сильное впечатление произвело на меня то, что Сергей Иванович держался необыкновенно просто и доброжелательно. Он заговорил со мной, и буквально с первых минут разговора я совершенно успокоился. Сергей Иванович был настолько внимателен, что не забыл спросить, не пострадаю ли я материально, если перейду на работу в Физический институт, и предложил способ осуществить и мой переход, и даже сделать так, чтобы я материально не пострадал. Сергей Иванович предложил мне перейти в ФИАН в докторантуру и выразил согласие быть моим научным руководителем. Это была для меня единственная возможность уйти из ВЭИ, так как по закону докторанта нельзя было задержать. Впечатление удивительной простоты Сергея Ивановича осталось у меня на всю жизнь. Впоследствии я много раз убеждался, что простота в обращении со всеми людьми независимо от их рангов, ученых званий и возраста, постоянная доброжелательность к людям были наиболее привлекательными чертами Сергея Ивановича как человека.

После того как я начал работать в ФИАНе (с сентября 1937 г.), естественно, я видел Сергея Ивановича очень часто. Он всегда приходил по утрам в лабораторию и обсуждал со своими ближайшими сотрудниками И. М. Франком, П. А. Черенковым те опыты, в которых было открыто знаменитое теперь явление черенковского излучения. Его роль в этом открытии хорошо известна, и, конечно, непосредственные участники - П. А. Черенков и И. М. Франк - могут гораздо полнее и более исчерпывающим образом оценить влияние Сергея Ивановича. В этих утренних беседах мы, по существу, отчитывались перед Сергеем Ивановичем о проделанной работе; они происходили с каждым из сотрудников лаборатории. В этих беседах, помимо прекрасной памяти и эрудиции Сергея Ивановича в самых различных областях науки, очень отчетливо проявлялась еще одна характерная его особенность - исключительная заинтересованность любым, хотя бы самым малым успехом в работе каждого из нас. Это свойство Сергея Ивановича быть искренне заинтересованным и радоваться успеху в работе, даже очень далекой от его собственных научных интересов, делало личность Сергея Ивановича необычайно притягательной для всех людей, работающих с ним. Например, с равной и искренней заинтересованностью он обсуждал "чисто ядерные" работы нашей лаборатории и в то же время живо интересовался работами, проводимыми в акустической лаборатории молодым сотрудником Сухаревским.

Сергей Иванович был в высшей степени скромным человеком. Когда он приходил в Институт, то здоровался за руку со всеми, кого встречал, будь то уборщица, механик или профессор, и обращался ко всем по имени и отчеству. С одним из механиков, работавших с ним очень давно, еще до войны 1914 г., А. М. Роговцевым, Сергей Иванович был на "ты". Известно, что еще в то время, когда Сергей Иванович был руководителем Ленинградского Оптического института, он работал длительное время с одним молодым лаборантом. Этот лаборант, Е. М. Брумберг, помогал Сергею Ивановичу в его личной работе. Когда они печатали научные статьи, то имя Сергея Ивановича всегда стояло вторым: Брумберг, Вавилов, потому что это соответствовало алфавиту. Очевидно, конечно, что основной вклад в статью принадлежал Сергею Ивановичу. Впоследствии Е. М. Брумберг стал самостоятельным исследователем, в чем тоже немалая заслуга Сергея Ивановича. Скромность Сергея Ивановича характеризует и такой маленький, но яркий эпизод. Во время Отечественной войны Сергей Иванович находился вместе с Оптическим институтом в Йошкар-Оле и каждую неделю приезжал в Казанский университет, где в то время был ФИАН. В течение этого времени он часто хворал. Сын Сергея Ивановича находился в то время в осажденном Ленинграде, и когда Сергей Иванович серьезно заболел, то к нему обратились с предложением вызвать сына, так как он мог воспользоваться для этого своими правами академика и научного руководителя Института. Сергей Иванович отказался и категорически запретил вызывать сына. Многим людям Сергеи Иванович оказывал материальную помощь из своих личных средств, но он умел делать это так, чтобы не обижать людей, и вообще всячески старался, чтобы об этом не знали.

Сергей Иванович исключительно высоко ценил талант своего старшего брата, и я много раз и в разное время слышал его слова, полные преклонения перед талантом и ролью Николая Ивановича в науке. Он очень тяжело переживал время, когда Николай Иванович был подвергнут незаслуженным репрессиям, и, не скрывая, говорил, в частности мне, что он не может и мысли допустить о виновности брата перед народом. Он настолько любил брата, что репрессии, которые были применены к его брату, очень тяжело отразились на его собственном душевном состоянии и здоровье в течение всех последующих лет.

В военные годы, особенно в последние годы Великой Отечественной войны, на плечи Сергея Ивановича лег огромный круг новых обязанностей. Его работоспособность была поразительна. Появляясь в Институте регулярно в 10 часов утра, он часто заканчивал свой рабочий день в 3 - 4 часа ночи, участвуя в заседаниях различных правительственных органов, которые в то время действовали по ночам. Бывало и так, что ему приходилось пробираться по темным улицам Москвы при интенсивном огне зенитных батарей, отражавших налеты фашистской авиации.

В 1945 г. Сергей Иванович был избран Президентом Академии наук. Здоровье его к этому времени заметно пошатнулось. Он не отказывался ни от какой работы. Будучи энциклопедически образованным человеком, он успевал прочитывать огромное количество литературы, очевидно, занимаясь ночами, так как днем у него не было к этому никакой возможности. Его кругозор и широта интересов всегда поражали близких к нему людей. Издание книг по истории физики, переводы трудов Галилея, вопросы философии и естествознания, оптики, широкая популяризация науки - все это, чудом, он успевал делать. При этой гигантской работе он оставался неизменно спокойным, приветливым. Всегда был ровен в обращении с людьми, даже в те времена, когда был очень перегружен работой. За все время, которое я знал Сергея Ивановича, а после войны мне пришлось быть его заместителем по ФИАНу, я только один раз видел, как он не смог сдержать гнев. Дело обстояло так. Мне пришлось рассказывать Сергею Ивановичу о плане постройки научного объекта, за который я отвечал. Я старался сделать проект как можно более экономным, предвидя возможные осложнения при обсуждении в комиссии, которая должна была утверждать этот проект. Я исключил зеленое ограждение объекта, однако Сергей Иванович при обсуждении настоял на том, чтобы ввести его в проект, и это действительно было разумно и целесообразно. Как и следовало ожидать, во время заседания один видный член комиссии в издевательском тоне начал критиковать именно этот пункт проекта. Вот тут я впервые увидел Сергея Ивановича в гневе. Он побледнел, вскочил, ударил кулаком по столу и закричал: "Это я, черт возьми, требовал осуществления этой части проекта". Поведение Сергея Ивановича было настолько необычным, что виновник придирок побледнел и, заикаясь, начал лепетать бессвязные извинения, а остальные бросились к Сергею Ивановичу и его успокаивали.

Активный интерес к широкому кругу вопросов, в том числе к вопросам истории науки и философии, приводил к тому, что к Сергею Ивановичу шли советоваться по поводу работ самого разного характера и всегда находили у него поддержку, хотя это и было далеко от его прямой специальности. Сергей Иванович был душевно чистым человеком, он всегда исходил только из того, что для развития науки нужны новые мысли, нужен обмен идеями, споры. Однако в то время это подчас создавало трудное положение для людей, которые выступали в печати с новыми идеями общего характера; так, например, член-корреспондент АН СССР М.А. Марков (теперь академик), работавший в Физическом институте, всегда интересовался философскими вопросами физики. Зная это, Сергей Иванович рекомендовал М. А. Маркову написать работу по вопросам квантовой механики. Моисей Александрович считал, что его работа, в которой он трактовал точку зрения Бора и копенгагенской школы на квантовую механику, явится объектом недоброжелательной критики консервативной части философов, занимавшихся философией естествознания. Сергей Иванович очень ценил оригинальность и глубину мышления Моисея Александровича и стал настаивать, чтобы тот опубликовал свою работу. Когда эта статья была опубликована, опасения М. А. Маркова подтвердились. Дело дошло до того, что в ВАКе возникли осложнения при присвоении М. А. Маркову звания профессора, хотя в это время он уже был широко известным ученым. Сергей Иванович очень нервничал и волновался за М. А. Маркова, понимая, что он невольно стал виновником такой ситуации. В конце концов, только благодаря в высшей степени решительным действиям' Сергея Ивановича, нападки на М. А. Маркова были прекращены.

Характерной чертой Сергея Ивановича, особенно ярко бросавшейся мне в глаза в те времена, когда я только начал работать в ФИАНе, было стремление осуществить простой, но глубокий эксперимент с использованием минимума технических средств. Он всегда приводил нам, молодым физикам, когда мы хотели создавать сложную аппаратуру для экспериментов, множество примеров из истории науки, показывая, что большие открытия достигались за счет напряженной работы мысли, а не за счет создания сложной аппаратуры. И только в послевоенные годы, когда физика приобрела индустриальный характер, Сергей Иванович сам принял горячее участие в развитии индустриальной базы физики в нашей стране. Мне кажется, что ему пришлось пережить при этом внутреннюю борьбу, и, может быть, он так и не преодолел до конца своего внутреннего скептицизма. Всем известна его огромная роль в развитии послевоенной физики. Тем, что я сказал выше, я хочу подчеркнуть ту огромную пользу, которую всегда приносил его мягкий скепсис и всегдашнее подчеркивание того, что дело не в огромных дорогих аппаратах, а в том, чтобы физики хорошо думали.

При общении со своими подчиненными, и особенно при общении с молодежью, Сергей Иванович, обладавший прекрасной памятью и знавший множество курьезов из области физики, часто рассказывал о них. Мне запомнился один случай. Во время первой мировой войны Сергей Иванович был в армии, и по долгу службы ему пришлось принимать имущество полевой радиостанции тогдашнего примитивного типа. В описи, выполненной очень аккуратно каким-то писарем и содержавшей перечень оборудования, за номером таким-то каллиграфическим почерком значилась следующая формулировка: "непонятное в баночке". Естественно, что это возбудило любопытство Сергея Ивановича, и он установил, что такое "оригинальное" определение писарь дал когереру, хорошо известному всем физикам. Это определение "непонятное в баночке" стало очень популярным среди физиков и по существу превратилось в имя нарицательное.

Конечно, те отдельные эпизоды, о которых говорилось выше, ни в какой мере не могут претендовать на то, чтобы сколько-нибудь полно охарактеризовать Сергея Ивановича. Я знаю, что множество людей, когда-либо соприкасавшихся с Сергеем Ивановичем, могли бы очень серьезно дополнить сказанное мною о характере и душевном облике Сергея Ивановича. Я надеюсь, однако, что даже те краткие воспоминания, которые были приведены выше, все же дадут читателю правдивое представление об этом замечательном человеке.